22 января 2013 г.
Рассказ
– Поехали в деревню, – предложил мне брат. – Ты ведь давно мечтала побывать в деревне. Заедем к тете Варе, побываем на кладбище. К вечерку назад вернемся. Посмотришь, как наши российские деревни умирают, на которые не нашлось хорошего фермера, предприимчивого человека – вот они и гибнут вместе со своими бабушками, которые ни за какие блага не хотят покидать своего старенького домика, могил своих близких. А барские дома бывших хозяев давно сгинули в далеком семнадцатом. Растащили по кирпичику, перестроили кто во что.
– Поехали, – обрадовалась я такой возможности. Побывать в деревне сейчас для меня равносильно мечте побывать на Канарах. Ехать не к кому. Нет там никого из близких нам людей. А тетя Варя – старшая сестра жены моего брата. Последняя осталась, кто живет в деревне. Все разъехались по городам.
Разъехались и детки тети Вари. Да только тетя Варя не желает покидать своей малой родины, своей родной деревеньки, где прошло и далекое, родное детство с множеством сестер и братьев, прошла юность с ее незабываемыми рассветами первой и последней любви, от которой родилось пятеро здоровых и крепких детишек. Здесь построен ее собственный дом, в котором росли ее детки и вела она свое хозяйство вместе с мужем Иван Иванычем.
– Ну куда я отсюда поеду? – мягко отклоняет она просьбы своих детей перебраться к ним. – Жить-то осталось совсем ничего. Нет уж! Мамка с тятькой здесь похоронены. Иваныч, отец ваш, на соседних кладбищах. Не-ет! Могилки я не брошу, пока жива. А вы молодые, у вас своя жизнь. Чего вам мешать? Я здесь. Со своими стенами...
Так по очереди и навещают ее детки, родня, которая осталась на этом свете. Навещают, надо сказать, с удовольствием. Доброй души человек наша тетя Варя. А память о деревне до сих пор живет в моем далеком уголке сознания. Ясно так встают картины перед глазами, словно это было совсем недавно. Дом большой-большой, с многими комнатами и четырехскатной крышей. Крышу венчает маленький конёк с резным окошком. И веранда! Большая веранда, где стоит круглый стол под скатертью. Небольшая усадьба вокруг с множеством амбаров и хозяйственных построек. К амбарам пристроены дополнительные открытые веранды, летние кухни и домик, где живет прислуга. На хозяйственном дворе много кур и гусей. Куры и гуси, если я их встречаю на окраине своего небольшого города, до сих пор вызывают у меня непонятное умиление. Откуда все это? В этой жизни я в деревне не жила. Домики моих бабушек в деревне, у которых мы изредка гостили, были скромны в своих постройках и никак не напоминали барскую усадьбу. Если эти часто возникающие картины не предмет моего творческого воображения, то значит, в прошлой жизни я была помещицей, которая просто обожала свою прислугу, любила и заботилась о них. Поэтому поездка в деревню оказалась для меня праздником души.
Ехали мы не очень долго. Чуть больше часа. Дорога состояла в основном из разбитого временем асфальта, который был проложен еще в советские времена, объединяя деревни и деревеньки в колхозы и совхозы. Тут и там были видны разрушенные чудовищной бесхозяйственностью животноводческие фермы. Стоял, зияя пустыми глазницами окон разрушенного здания, цементный завод, кирпичный заводишко. Все жило, все строилось, а вместе с ними жили и строились наши родные деревеньки, давая городу экологически чистые продукты питания. Не встретили мы по дороге ни одного засеенного чем-то поля. Столько земли и все впустую.
Деревня, куда мы прибыли, оказалась большой по прошлым временам. Почему по прошлым? Потому что жилых домов на сегодняшний день было по пальцам пересчитать. В начале деревни был старенький, но жилой домишко, где-то в середине рядом с магазином, который и содержал хозяин этого более-менее ухоженного дома, еще несколько кособоких домишек и в конце деревни домик тети Вари. Встречала нас хозяйка домика полной банкой молока, которое она несла от дальней соседки. Захлопотала, засмущалась от неожиданных гостей. Стала собирать немудреную еду, чтобы накормить нас. Домашние яички, необычной вкусноты, хлеб, лук зеленый с грядки, парное молоко.
– Водки у меня нет, не сердитесь. Не держу. За свою жизнь нагляделась на пьяницу мужика – видеть ее не могу. Да и на что она мне? Ешьте, ешьте, – угощала она нас. – Ужо окрошки сделаем. Квас как раз поспел. Вчерась заквасила, а ноне уж готов. Тепло на улице. Вот солью, процежу и готов будет.
– Сколько ей лет? – тихонько спросила я сноху.
– Восемьдесят четыре.
– Сколько? – удивилась я. Никогда бы не поверила. Передо мной находилась удивительной красоты и какого-то доброго душевного тепла далеко не старая женщина. Ее синенький в горошек халатик подчеркивал синеву ее глаз и беленький платочек, повязанный «на задок», т. е. стянутый на затылке, носочки связанные из разноцветных ниток, дополняли ее аккуратность. Мысли ее были разумны и не путались, как это бывает у людей этого возраста. Дом, который стоял на краю деревеньки, был внешне старенький и небольшой. Но, к моему удивлению, он оказался довольно просторным и чистым внутри.
– Как у вас чисто, – похвалила я хозяйку. – Кругом салфеточки, коврики, вязаные подзоры на старинных койках. А березки? Живы. Только у вас я увидела их.
В небольших деревянных кадках, опоясанных белыми салфетками, по углам передней комнаты стояли комнатные березы.
– Помнишь, как зовут? – улыбнулась тётя Варя.
– Ну как же забыть. Точно такие всю жизнь стояли у моей мамы. А еще розан был у нее. Так цвел красиво.
– И у меня был. Да прошлый год пропал что-то. Старый, верно, стал. А березки эти у меня однажды лошадь съела.
– Как лошадь? Они же комнатные.
– А так вот. Хозяин мой, Иван Иваныч, царство ему небесное – страшный озорник был. Попил он моей кровушки, ни тем будет помянут. Пришел с работы. Он у нас лесником работал. Ему лошадь была положена по работе, чтобы, значит, свои делянки лесные объезжать. Так он с этой лошадью не расставался. Бывало, сам кусок не съест, а ей вынесет. А уж сахару сколько перетаскал. Сластена она у него была. Он так и звал ее – Сластена. Ворчу, бывало, и так, мол, сахару лишнего нет. Ребятишек-то пятеро. По одному куску и то пять кусков надо, а по два – десять, а ты со своей лошадью.
– Ну, Варька, даешь – лошадке, Сластене моей сахару жалко. Да я сам пустой чай буду пить, а ей не пожалею.
Вот однажды и завел ее домой… Слышу топот в сенях –выглянула, господи боже мой, лошадь заходит – под уздцы ведет и приговаривает – мол, как так близкий друг и ни разу не видела, как хозяин ее живет. Заходи, Сластена, заходи. Вон там у Варьки березы растут. Поешь. И к ним. А ей что – два раза чавкнула и нет березы. Попробуй, скажи ему чего – что есть в руках, тем и огреет. Горячий был, если разозлишь. Поплакала - жалко было березок. Да ничего, отошли – вон и по сей день живут, а его, бедолаги, тринадцать годков, как нету.
– Да, ты, верно, помнишь его, – вступил в разговор брат. – На свадьбе Наташи гармонистом был.
Да разве такое забыть. Сама свадьба была организована так, что только на пленку и в кинопрокат. Гармонист Иван Иваныч, красавец и весельчак, трехрядкой владел виртуозно. Частушки с перчиком так и сыпались. Он успевал все и сразу - выпить, закусить, спеть и сплясать. Причем всю свадьбу он был босиком в одних носках, скинув кожаные, красивые туфли, в которые его нарядили по случаю праздника, сразу же по приходу в ресторан. По городу шагать ему принесли тапочки.
– Если бы не водка, как человек-то он был добрый. Ребятишки его любили, – продолжала баба Варя. – Приедет со своего лесного домика – так они на нем и виснут: «Папанька, прокати. Папанька, дай на Сластене покататься». Я боюсь – не давай, говорю. А ну как понесет лошадь? Как бы беды не было.
– Моя Сластена да чтобы обидела кого? Ты что, мать? – И поводья в руки старшему. А тем того и надо. Ну нет. Лошадь и вправду тихая была.
И приезжали же к нему – гостей со всех волостей. Лес-то кому только не нужен был. Один раз даже на вертолёте прилетели. Подарков навезли. Водки только ящик привезли. Гордый ходил, чай, целый месяц. Кому только лес не грузили. А себе вон дома нормального не построил. Ну, разве такой бы нам дом иметь? Вон и изгороди путной нет. Сейчас изгородь- то вроде бы и ни к чему, а тогда… У всех людей изгородь как изгородь, а у нас? Начну ворчать, ругаться, а он мне:
– На что тебе изгородь? От кур, что ли, прятаться? Они и так пролезут. А чужих в нашей деревне нет.
– Тетя Варя, а вправду, не боитесь? Одна ведь живешь почти на всю деревню.
– Бояться? Кого? Нет, не боюсь. Не пугал никто. Телевизор смотрю. «Федеральный судья» больно нравится. «Давай поженимся» тоже веселая передача. Кошка у меня хорошая. Умная. Принесет мышонка и положит у крыльца: «Смотри, мол, не зря кормишь». Курят вон сколько. Не успеешь оглянуться, опять цыплят какая-нибудь ведет.
– И много кур у вас?
– Да кто щитал? Ребятишки приедут – все по хозяйству. Летом огород, зимой снег откапывают. Баньку топят. Банька старенькая, а душистая. Сам еще рубил. Любим мы баньку. Нажарганят Петька с Семкой и давай вениками хлестаться. Пар коромыслом висит. Снохи и те не отстают. Квасу холодного из погреба достанут и на каменку плещут, сами пьют. «Простынете, – говорю, – ледовый ведь, квас-то!» А они хоть бы что! Я потом неделю моюсь – тепло стоит долго в баньке-то. Вон колодец вырыли, мотор мне поставили. Даже в дом провели. Нет, дети у меня хорошие и снохи хорошие. Слова черного за всю жизнь мы друг другу не сказали. Приедут, намоют все, накрасят. Вроде и чисто. Подружка у меня опять же есть… Моложе меня, правда. Тут у магазина живет. Пьет только, зараза. Ругаю я ее. Вроде перестанет, а нет – опять запьет. Внучку ей на лето привезли, авось, перестанет пока. А так-то славная она. То она пирог завернет, то я плюшек напеку – делимся, чай пьем. Телевизор вместе смотрим. Все больше она ко мне бегает – помоложе, ноги быстрее бегают. Эх! Не пила бы, цены бы не было, – снова вздыхает тетя Варя, жалея свою подружку, а заодно и себя.
Людмила ВАСИЛЬЕВА.
Продолжение следует.